Как выяснилось, ночевал Коршунов не в самом доме, а во флигеле. На втором этаже. Во дворе пахло навозом. На скамеечке у крыльца восседал Стайна. Нехорошо было Стайне. Похмелюга мучила. Вокруг него хлопотала Анастасия. Окунала в бадейку тряпочку, прикладывала к вискам хозяина, смачивала загорелую лысину. Улыбнулась Коршунову. Официально. Но у Алексея все равно в груди екнуло. Вся она была такая ладная, аккуратная, чистенькая. Даже на ногах не здешние чуни, а изящные плетеные сандалии.
– Здоровья тебе,– произнес Стайна.– Как ночь?
– Хорошо.
– И я – хорошо.– Он похлопал Анастасию по бедру.– Есть хочешь? Пить?
– Да.– Коршунов пнул свинью, которая вознамерилась пожевать его штанину.
– Иди в дом.– Стайна вяло махнул рукой.– Там все… – и закрыл глаза.
Коршунов мог бы его вылечить. Одной-единственной таблеткой. Но почему-то не хотелось.
Позавтракав (явно объедками вчерашней обжираловки), Коршунов опять вышел во двор. И узнал, что по его душу уже дважды приходили. Один раз – Книва, другой – посыльный от Одохара.
Алексей обдумал, кому следует отдать предпочтение, и остановился на Книве. Совесть Коршунова мучила: бросил их в чужом городе. Пусть даже и родичи у них тут…
Вопрос: как их теперь искать? Городишко, конечно, маленький. Небось и тысячи жителей не наберется, но все же…
Проблема решилась легче легкого.
Стоило выйти на «площадь», и среди болтавшегося там народу Коршунов углядел знакомую рожу Одохарова дружинника.
Дружинник время проводил не праздно: обучал молодое поколение благородному искусству боя. Выглядело это так: учитель, голый по пояс и босой, с топором в одной руке и щитом в другой, подвергся яростным нападкам четырех подростков с палками.
Надо полагать, это было обычное времяпрепровождение, поскольку зрителей было немного и их средний возраст колебался в районе шести-семи лет.
Зато около длинного двухэтажного дома тусовалась целая толпа и парилось на солнышке не меньше десятка лошадей.
Коршунов не без удовольствия понаблюдал, как матерый профи несуетливо «держит» четверых щенков, поднимающих тучу пыли и активно мешающих друг другу. Потом окликнул дружинника.
Тот покосился: кто, мол, зовет? Узнал Коршунова. Прекратил тренировку.
– Книва. Где? – спросил Коршунов.
Конечно, в последнее время он поднаторел в языке, но предпочитал простоту речи всяким лексическим изыскам.
– Книва? – Дружинник пожал плечами.
Алексей решил уточнить вопрос:
– Родичи Фретилы где? Знаешь?
Дружинник огляделся, поманил одного пацаненка.
– Из рода Фретилы,– сказал он.
Пацаненок энергично закивал.
– Где твой дом – проводи,– потребовал Коршунов, стараясь почетче выговаривать слова.
Пацаненок махнул грязной лапкой и запылил через площадь. Алексей последовал за ним.
Дорога не заняла много времени. Искомый дом прилепился к городскому валу. Двери – нараспашку. Изнутри – знакомый пронзительный голосок. Рагнасвинта. Коршунов замедлил шаг – и вот она! Вышла наружу с двумя кожаными ведрами – и попалась.
Запищала радостно, бросила ведра, повисла на шее. Тут же отпустила, бросилась обратно в дом с воплем: «Аласейа! Аласейа пришел!»
Старшим в здешнем роду оказался младший брат Фретилы, слегка омоложенная копия коршуновского свежеиспеченного тестя. Разумеется, женатый. Разумеется, с целой прорвой детей, старший из которых оказался ровесником Книвы.
К Коршунову Фретилин брозар отнесся с крайним почтением. Наверняка Книва со Свинкой наболтали с три короба про «небесного героя».
После степенного ритуала знакомства Алексею предложили откушать. Он не отказался. Сели за стол. Чуть погодя явился еще один Фретилин брозар. Молодой, но уже исполненный до краев чувства собственного достоинства. Правда, обитавший с семейством вне стен крепости, что по местным меркам – не слишком престижно. Престижно не престижно, а бочонок пива брозар приволок.
«Эдак я тут совсем сопьюсь»,– подумал Коршунов. Но с выпивкой пришлось погодить.
Едва разлили по емкостям, в избу ввалился Агилмунд. Разъяренный. Покрыл родичей местным эквивалентом матюгов. Они тут, понимаешь, квасят, а рикс Одохар ждать должен?
Брозары дружно возразили племяннику, что им Одохар – не указ. Пусть дружинниками своими командует.
Агилмунд пришел в совершенную ярость, но брозары не испугались. Они все по обычаю делают, и нечего тут орать.
Опасаясь, что и до драки может дойти, Коршунов решил вмешаться. Поинтересовался, в чем, собственно, дело? Что-то серьезное?
Оказалось, да. Герульское посольство у рикса сидит. Видал Аласейа герульский корабль, что в порту стоит? Да, помнит. Если под кораблем имеется в виду тот пузатый баркасик. Так вот, на корабле этом не товары привезли, а полномочный посол прибыл. От герульского вождя со смешным именем Комозик. Союзника в будущем великом походе. И сидят теперь достойные люди, Одохар с послом, и ждут. (И Стайна с ними. Но Стайна пусть подождет, ему не вредно.) А эти недостойные выдергиватели сорняков (кивок в сторону брозаров) смеют задерживать Аласейю за своим обшарпанным столом! Когда судьба великого похода решается!
– Понятно,– сказал Коршунов, поднимаясь со скамьи.– Спасибо, почтенные, за хлеб-соль. Пошли, Агилмунд.
Посольство принимали в том самом длинном двухэтажном строении.
Этот дом не был домом Одохара. Это была «дружинная» изба, местные казармы. Дом Одохара стоял слева, отделенный от дружинной избы каким-то сараем. Конюшней, как позже выяснилось.