Варвары - Страница 46

Травстила зачерпнул воды из бочонка, щедро плеснул на лицо. Грязные струйки потекли с его бороды на кожаный, порыжевший от жара фартук.

Вынул клещами из огня полоску железа, обстучал молотком, сбив окалину, оглядел. Потом покосился в угол, где на широкой лавке, упершись огромными ладонями в толстые колени, расселся Овида.

– Хундила – муж основательный,– сказал кузнец.– Но ум у него выше притолоки не поднимается. Говорит, что Ханала ему в ухо вложит. А Ханала, сам видел… Совсем стар стал Ханала.

– Так ты говоришь: не боги они,– задумчиво протянул Овида.

Голос у жреца был мощный, низкий, будто из самого дна объемистой утробы. Зов Вотана в голосе том слышался, даже когда не взывал Овида, а простую беседу вел. А уж когда взывал…

Кузнец сунул железку в огонь, качнул мехи. Пламя загудело веселей, металл налился багровым. Травстила вернул его на наковальню, ударил молотом: раз, другой, третий…

– Да, я думаю так. Не боги,– сказал кузнец.– К чему богам в железный горшок забираться?

Овида хмыкнул. Жрец пришел в село на рассвете. Один. Сначала к старейшине зашел, потом – сюда. Никто не удивился. Кузнец – тоже жрец, хотя и по-другому служит. Дружны Травстила с Овидой. Не раз Овида у кузнеца на подворье ночевал. Беседы с ним долгие ведет. О чем – другим знать не положено. Да и лучше не знать. Кузница на отшибе стоит. Сельчане стараются без дела сюда не заглядывать. Лишний раз мимо пройти – опасаются. Лучше кругаля дать, чем случайно кузнецовы тайны подсмотреть. Когда он с духами огня голосом железа говорит. Известно же: кто такое услышит – заболеет. А то и помереть может от нутряного жара. Но не Овида. Овида – могучий жрец. Его духи сами боятся.

Сидит Овида в кузнице. Не торопится. Оно и правильно. Мудрый спешить не станет. Сперва разберется, что к чему. Хундилу послушал Овида. К Фретиле заглянул. Тоже послушал, что у Фретилы говорят. Теперь кузнеца слушает.

– …Сказал я им: надобно чужаков в богатырской избе поселить,– говорил между тем Травстила.– Коль богатыри Они, герои небесные – там им и место. А коли боги, так тоже годится. Говорили же, что и боги у огня в той избе посиживали: и Доннар, и сам Вотан…

При этих словах сотворил кузнец особый знак, тайный, которые чужим видеть не должно. Но Овида – свой. И не просто свой – старший. Потому он тоже тайный знак сотворил. Но другой. Особый. Такой, что, ежели бы кто из Вотанова братства его увидел, понял бы, кто есть Овида, и старшинство его признал, ежели сам подальше от Вотанова трона стоит.

– …А где Вотан сиживал, там и иным богам жить – за честь,– продолжал Травстила.– Потому и сказал: пусть чужие в богатырской избе живут. Обиды не будет. Прав я был?

– Прав-прав,– пробасил Овида.

Про богатырскую избу он тоже все знал. Что строили ее давным-давно, много зим назад, когда скудость в мире почти не замечалась. Строили ее девять богатырей, что, от удали и силы изнемогая, решили из жилищ отцовских прочь уйти, дом воздвигнуть и там жить сообща, ярость священную в себе греть и тешить. Ибо умаляется воинский дух, когда день-деньской работой будничной себя утруждаешь.

И воздвигли богатыри избу, а перед ней – хильд, место для кровавых поединков. И был в ту избу иным вход заказан. Да и не отваживались в ту избу ходить. Лишь по особым ночам девицы туда хаживали. И одаряли их семенем богатыри, чтобы не перегорало зря богатырское семя, а в женском чреве новых богатырей зарождало.

Вот те девицы и сказывали, что и Вотана, и Доннара порой в избе той видели. Ибо не гнушались боги пиршествами богатырей. Шумом тех пиршеств округа полнилась, а огнем ярости, от избы исходящей, все село согревалось.

И в других селах в те времена так было, а о бурге и говорить нечего. Исходил силой бург, удаль голову кружила. Рабы и те отважны были, яростью сотрясаемые. Два вождя в бурге было, как обычаем положено, военный и мирный. И не выдержал мирный вождь, священной удалью переполненный. На военного вождя с дружиной малой край оставил, а сам собрал богатырей и в великий поход отправился.

И девять богатырей тоже в поход ушли. И вел их мирный вождь. И в землях далеких со славой пали богатыри. И мирный вождь тоже пал. Потому что не дело мирного вождя ратоборствовать. Нет у мирного вождя настоящей удачи, что одна лишь к победам и обильной добыче приводит, а только удаль в нем и ярость священная. Потому лишь немногие вернулись из того похода. Едва один из дюжины. Они-то песни о великом походе и сложили. А песни те и ныне поются.

Из девяти богатырей только Ибба вернулся. Не сумел Ибба ярость в походе избыть. Мелким ему и ничтожным все виделось. Иббе. А изба богатырская пустой стояла. Потому что не было в селе новых богатырей. Ибба избу сжечь хотел, но духи восьмерых павших не дали. Тогда Ибба Агила убил, деда Хундилы-старейшины. И вутьей стал Ибба, вут на плечах из похода принес. Благословил Иббу Странник, божественный вутья, сыном сделал.

Ушел из села Ибба. На квеманов один походом отправился. Он и сейчас в лесах между нами и квеманами живет. Не раз его следы там примечали.

Все знал про священную избу Овида, потому и признал правоту Травстилы.

Травстила ухватил клещами железо и сунул в ведерко с водой. Зашипело железо, остывая.

– А что боги говорят? – спросил кузнец.

– Разное говорят,– уклончиво ответил Овида.– Расскажи мне: чем чужаки у вас тешатся, какие дела творят?

– Пустые дела,– буркнул Травстила.– По селу бродят, от скуки бесятся. В реке купаются в заповедные дни.

– И не боятся?